Неточные совпадения
Кроме того, Левин знал, что он
увидит у Свияжского помещиков
соседей, и ему теперь особенно интересно было поговорить, послушать о хозяйстве те самые разговоры об урожае, найме рабочих и т. п., которые, Левин знал, принято считать чем-то очень низким, но которые теперь для Левина казались одними важными.
Так хорошо и верно
видел он многие вещи, так метко и ловко очерчивал в немногих словах
соседей помещиков, так
видел ясно недостатки и ошибки всех, так хорошо знал историю разорившихся бар — и почему, и как, и отчего они разорились, так оригинально и метко умел передавать малейшие их привычки, что они оба были совершенно обворожены его речами и готовы были признать его за умнейшего человека.
Так он писал темно и вяло
(Что романтизмом мы зовем,
Хоть романтизма тут нимало
Не
вижу я; да что нам в том?)
И наконец перед зарею,
Склонясь усталой головою,
На модном слове идеал
Тихонько Ленский задремал;
Но только сонным обаяньем
Он позабылся, уж
соседВ безмолвный входит кабинет
И будит Ленского воззваньем:
«Пора вставать: седьмой уж час.
Онегин, верно, ждет уж нас».
«Ах! няня, сделай одолженье». —
«Изволь, родная, прикажи».
«Не думай… право… подозренье…
Но
видишь… ах! не откажи». —
«Мой друг, вот Бог тебе порука». —
«Итак, пошли тихонько внука
С запиской этой к О… к тому…
К
соседу… да велеть ему,
Чтоб он не говорил ни слова,
Чтоб он не называл меня…» —
«Кому же, милая моя?
Я нынче стала бестолкова.
Кругом
соседей много есть;
Куда мне их и перечесть...
По праздникам его иногда
видели в трактире, но он никогда не присаживался, а торопливо выпивал за стойкой стакан водки и уходил, коротко бросая по сторонам: «да», «нет», «здравствуйте», «прощай», «помаленьку» — на все обращения и кивки
соседей.
У
соседей улеглись, — подумал он, не
видя света в давешней щелочке.
К Крестьянину вползла Змея
И говорит: «
Сосед! начнём жить дружно!
Теперь меня тебе стеречься уж не нужно;
Ты
видишь, что совсем другая стала я
И кожу нынешней весной переменила».
Однако ж Мужика Змея не убедила.
Мужик схватил обух
И говорит: «Хоть ты и в новой коже,
Да сердце у тебя всё то же».
И вышиб из соседки дух.
У ног Самгина полулежал человек, выпачканный нефтью, куря махорку, кашлял и оглядывался, не
видя, куда плюнуть; плюнул в руку, вытер ладонь о промасленные штаны и сказал
соседу в пиджаке, лопнувшем на спине по шву...
Все другие сидели смирно, безмолвно, — Самгину казалось уже, что и от
соседей его исходит запах клейкой сырости. Но раздражающая скука, которую испытывал он до рассказа Таисьи, исчезла. Он нашел, что фигура этой женщины напоминает Дуняшу: такая же крепкая, отчетливая, такой же маленький, красивый рот. Посмотрев на Марину, он
увидел, что писатель шепчет что-то ей, а она сидит все так же величественно.
Самгин не
видел на лицах слушателей радости и не
видел «огней души» в глазах жителей, ему казалось, что все настроены так же неопределенно, как сам он, и никто еще не решил — надо ли радоваться? В длинном ораторе он тотчас признал почтово-телеграфного чиновника Якова Злобина, у которого когда-то жил Макаров. Его «ура» поддержали несколько человек, очень слабо и конфузливо, а
сосед Самгина, толстенький, в теплом пальто, заметил...
Вагон встряхивало, качало, шипел паровоз, кричали люди; невидимый в темноте
сосед Клима сорвал занавеску с окна, обнажив светло-голубой квадрат неба и две звезды на нем; Самгин зажег спичку и
увидел пред собою широкую спину, мясистую шею, жирный затылок; обладатель этих достоинств, прижав лоб свой к стеклу, говорил вызывающим тоном...
«Смотрите, — сказал я
соседу своему, —
видите, звезда плывет в чаще баниана?» — «Это ветви колышутся, — отвечал он, — а сквозь них видны звезды…
Говоря это, он достал с воза теплые вязаные перчатки и подал их мне. Я взял перчатки и продолжал работать. 2 км мы шли вместе, я чертил, а крестьянин рассказывал мне про свое житье и ругательски ругал всех и каждого. Изругал он своих односельчан, изругал жену,
соседа, досталось учителю и священнику. Надоела мне эта ругань. Лошаденка его шла медленно, и я
видел, что при таком движении к вечеру мне не удастся дойти до Имана. Я снял перчатки, отдал их возчику, поблагодарил его и, пожелав успеха, прибавил шагу.
Приезд богатого
соседа есть важная эпоха для деревенских жителей. Помещики и их дворовые люди толкуют о том месяца два прежде и года три спустя. Что касается до меня, то, признаюсь, известие о прибытии молодой и прекрасной соседки сильно на меня подействовало; я горел нетерпением ее
увидеть, и потому в первое воскресенье по ее приезде отправился после обеда в село *** рекомендоваться их сиятельствам, как ближайший
сосед и всепокорнейший слуга.
Подъезжая к лесу,
увидел он
соседа своего, гордо сидящего верхом, в чекмене, подбитом лисьим мехом, и поджидающего зайца, которого мальчишки криком и трещотками выгоняли из кустарника.
Полно!
Живи себе! Да помни и об нас,
Родителях названых! Мы не хуже
Соседей бы пожить умели. Дай-ко
Мошну набить потолще, так
увидишь:
Такую-то взбодрю с рогами кику,
Что только ах, да прочь поди.
Владелец этой усадьбы (называлась она, как и следует, «Отрадой») был выродившийся и совсем расслабленный представитель старинного барского рода, который по зимам жил в Москве, а на лето приезжал в усадьбу, но с
соседями не якшался (таково уж исконное свойство пошехонского дворянства, что бедный дворянин от богатого никогда ничего не
видит, кроме пренебрежения и притеснения).
— Гм, что это за индейка! — сказал вполголоса Иван Иванович с видом пренебрежения, оборотившись к своему
соседу. — Такие ли должны быть индейки! Если бы вы
увидели у меня индеек! Я вас уверяю, что жиру в одной больше, чем в десятке таких, как эти. Верите ли, государь мой, что даже противно смотреть, когда ходят они у меня по двору, так жирны!..
И сама побежала с ним. Любовник в это время ушел, а
сосед всю эту историю
видел и рассказал ее в селе, а там односельчане привезли в Москву и дразнили несчастного до старости… Иногда даже плакал старик.
Эта встреча произвела на Петра Елисеича неприятное впечатление, хотя он и не видался с Мосеем несколько лет. По своей медвежьей фигуре Мосей напоминал отца, и старая Василиса Корниловна поэтому питала к Мосею особенную привязанность, хотя он и жил в отделе. Особенностью Мосея, кроме слащавого раскольничьего говора, было то, что он никогда не смотрел прямо в глаза, а куда-нибудь в угол. По тому, как отнеслись к Мосею набравшиеся в избу
соседи, Петр Елисеич
видел, что он на Самосадке играет какую-то роль.
Я, как
сосед (с другой стороны его номера была глухая стена), часто, когда все уже засыпали, толковал с ним вполголоса через перегородку о каком-нибудь вздорном случае того дня; тут я
видел ясно, что он по щекотливости всякому вздору приписывал какую-то важность, и это его волновало.
Беда
соседа всегда научает и заставляет делать философические выводы — горестная польза при невозможности отклонить самой беды, как ясно ни
видишь ее.
Об этом писали в письмах и передавали устно те деревенские
соседи, которым случалось ее
видеть и на улице и у самой Анны Марковны, — швейцары и номерные гостиниц, лакеи маленьких ресторанов, извозчики, мелкие подрядчики.
Когда его жена уходила на платформу освежиться, он рассказывал такие вещи, от которых генерал расплывался в блаженную улыбку, помещик ржал, колыхая черноземным животом, а подпоручик, только год выпущенный из училища, безусый мальчик, едва сдерживая смех и любопытство, отворачивался в сторону, чтобы
соседи, не
видели, что он краснеет.
Через полчаса его уже нет; он все выпил и съел, что
видел его глаз, и ушел за другим двугривенным, который уже давно заприметил в кармане у вашего
соседа.
— Постойте, постойте! новый гость, надо и ему дать билет, — и, легко соскочив со стула, взяла меня за обшлаг сюртука. — Пойдемте же, — сказала она, — что вы стоите? Messieurs, [Господа (фр.).] позвольте вас познакомить: это мсьё Вольдемар, сын нашего
соседа. А это, — прибавила она, обращаясь ко мне и указывая поочередно на гостей, — граф Малевский, доктор Лушин, поэт Майданов, отставной капитан Нирмацкий и Беловзоров, гусар, которого вы уже
видели. Прошу любить да жаловать.
— Разве же есть где на земле необиженная душа? Меня столько обижали, что я уже устал обижаться. Что поделаешь, если люди не могут иначе? Обиды мешают дело делать, останавливаться около них — даром время терять. Такая жизнь! Я прежде, бывало, сердился на людей, а подумал,
вижу — не стоит. Всякий боится, как бы
сосед не ударил, ну и старается поскорее сам в ухо дать. Такая жизнь, ненько моя!
Шторы падают. Там, за стеной направо,
сосед роняет книгу со стола на пол, и в последнюю, мгновенную узкую щель между шторой и полом — я
вижу: желтая рука схватила книгу, и во мне: изо всех сил ухватиться бы за эту руку…
И вот — 21.30. В комнате слева — спущены шторы. В комнате справа — я
вижу соседа: над книгой — его шишковатая, вся в кочках, лысина и лоб — огромная, желтая парабола. Я мучительно хожу, хожу: как мне — после всего — с нею, с О? И справа — ясно чувствую на себе глаза, отчетливо
вижу морщины на лбу — ряд желтых, неразборчивых строк; и мне почему-то кажется — эти строки обо мне.
— Ничего, ничего, пожалуйста, — я улыбнулся
соседу, раскланялся с ним. На бляхе у него сверкнуло: S-4711 (понятно, почему от самого первого момента был связан для меня с буквой S: это было не зарегистрированное сознанием зрительное впечатление). И сверкнули глаза — два острых буравчика, быстро вращаясь, ввинчивались все глубже, и вот сейчас довинтятся до самого дна,
увидят то, что я даже себе самому…
— А Христос е знает за что! бают, по прикосновенности, что, мол,
видел, как у
соседа корову с двора сводили…
Но вот едва успели шестеро юнкеров завернуть к началу широкой лестницы, спускающейся в прихожую, как
увидели, что наперерез им, из бокового коридора, уже мчатся их
соседи, юнкера второй роты, по училищному обиходу — «звери», или, иначе, «извозчики», прозванные так потому, что в эту роту искони подбираются с начала службы юноши коренастого сложения, с явными признаками усов и бороды. А сзади уже подбежали и яростно напирают третья рота — «мазочки» и первая — «жеребцы». На лестнице образовался кипучий затор.
Хозяин этого нового дома, мещанин, живший в ближайшей слободке, только что
увидел пожар в своем новом доме, бросился к нему и успел его отстоять, раскидав с помощью
соседей зажженные дрова, сложенные у боковой стены.
Елена долго еще
видела Васютинского, возвышавшегося головой над
соседями.
Разговоры становились громче, хохот раздавался чаще, головы кружились. Серебряный, всматриваясь в лица опричников,
увидел за отдаленным столом молодого человека, который несколько часов перед тем спас его от медведя. Князь спросил об нем у
соседей, но никто из земских не знал его. Молодой опричник, облокотясь на стол и опустив голову на руки, сидел в задумчивости и не участвовал в общем веселье. Князь хотел было обратиться с вопросом к проходившему слуге, но вдруг услышал за собой...
Ахилла отодвигает локтем
соседа, выбивает себе в молчании такт своего соло «уязвлен» и, дождавшись своего темпа,
видит поднимающуюся с камертоном регентскую руку…
— И даже хреноводство, горчицеводство… пусть так. Допускаю даже, что все пойдет у него отлично. Но представь себе теперь следующее:
сосед Быстрицына, Петенька Толстолобов, тоже пожелает быть реформатором а-ля Пьер ле Гран.
Видит он, что штука эта идет на рынке бойко, и думает: сем-ка, я удеру штуку! прекращу празднование воскресных дней, а вместо того заведу клоповодство!
Тризна вышла на славу. Мне еще в первый раз приходилось
видеть в таком объеме трактирную роскошь. Спирька все время улыбался, похлопывал
соседа по плечу и, когда все подвыпили, устроил зараз несколько дел.
Пепел. Сатин говорит: всякий человек хочет, чтобы
сосед его совесть имел, да никому,
видишь, не выгодно иметь-то ее… И это — верно…
Не те уже лета твои! — частенько говорил дедушка Кондратий,
видя, как
сосед надрывался.
Когда ребенок родился, она стала прятать его от людей, не выходила с ним на улицу, на солнце, чтобы похвастаться сыном, как это делают все матери, держала его в темном углу своей хижины, кутая в тряпки, и долгое время никто из
соседей не
видел, как сложен новорожденный, —
видели только его большую голову и огромные неподвижные глаза на желтом лице.
Сказал и усомнился. А вдруг я пожалуюсь соседям-немцам: вот, мол, какие у нас оболтусы произрастают! Однако,
видя, что я сижу смирно, ободрился.
Пафнутьев — земская косточка, а нынче правило: во все передние Пафнутьевых допускать. Представятся швейцару, расчеркнутся, шаркнут ножкой — и по домам.
Видел? — ну, и будет с тебя. Ступай в деревню, разъезжай по
соседям, хвастайся, а начальства не утруждай!
И всегда она считается в части с тем, кто в трынку выигрывает, А в час, или много в половине второго ночи, уж ни одного огня в квартире не видно. Так что и
соседи,
видя, как Ератидушка солидно ведет себя, не нарадуются на нее.
— Понимаешь, — иду бульваром,
вижу — толпа, в середине оратор, ну, я подошёл, стою, слушаю. Говорит он этак, знаешь, совсем без стеснения, я на всякий случай и спросил
соседа: кто это такой умница? Знакомое, говорю, лицо — не знаете вы фамилии его? Фамилия — Зимин. И только это он назвал фамилию, вдруг какие-то двое цап меня под руки. «Господа, — шпион!» Я слова сказать не успел.
Вижу себя в центре, и этакая тишина вокруг, а глаза у всех — как шилья… Пропал, думаю…
— Вот этого
видите, вон того, что салфеткой брюхо себе застелил, — он родной тетке конфект из Москвы привез, а она, поевши их, через два часа богу душу отдала! — шепчет
сосед с левой руки.
— А вон того
видите — вон, что рот-то разинул, — он, батюшка, перед самою эмансипацией всем мужикам вольные дал, да всех их к купцу на фабрику и закабалил. Сколько деньжищ от купца получил, да мужицкие дома продал, да скотину, а земля-то вся при нем осталась… Вот ты и смотри, что он рот разевает, а он операцию-то эту в лучшем виде устроил! — снова нашептывает
сосед с правой руки.
— Вот этого
видите, вон того, черноволосого, что перед обедом так усердно богу молился, — он у своего собственного сына материнское имение оттягал! — скажет
сосед с правой руки.
— Да, насчет размежевания, но я и так-таки желала вас
видеть. Ведь мы близкие
соседи и чуть ли не сродни.
— Кто же этого не
видит? У него на лице написано: глупый гусак, и больше ничего. Да… Но Гусак еще ничего, — разве можно сердиться на глупую птицу? А вот Петух, простой самый петух… Что он кричал про меня третьего дня? И еще как кричал — все
соседи слышали. Он, кажется, назвал меня даже очень глупым… Что-то в этом роде вообще.